— Если не согреет, все равно не обожжет.
Гестия подносила пламя к лицам сестер и братьев; Деметра пугалась, Гера — нет, Посейдон пытался перехватить ее руку, а Зевс хохотал. Гестии нравилось так играть, и им тоже, но Деметра боялась, и Гестия лишь единожды пробовала увлечь ее в эту игру. С Аидом не решилась бы и пробовать. Он сильный, сила его ощущается на расстоянии, но, несмотря на это, он кажется Гестии очень хрупким. Дотронешься — и разлетится на осколки, рассыпется прахом.
Здесь холодно, если бы внутри нее не горело пламя — она бы замерзала, но это не тот холод, что обдувает тело на снежных горных вершинах. Это другой холод — подземный, под землей нет ветра, нет огня, нет цветов, нет зеленых листьев. Нет жизни.
Праматерь Гея дает жизнь, она — средоточие жизни, но Тартар — совсем другое. Это смерть, темная бездна, втягивающая в себя все живое.
Что такое смерть, Гестия пока не знает. Знает лишь, что это не касается богов.
Или касается?
Аид говорит с ней коротко, почти односложно, но не гонит, и это уже хорошо, если может быть сравнимо с ним понятие "хорошо". Ни разу еще Гестия не встречала кого-то настолько на нее непохожего, даже Посейдон, владеющий противоположной и опасной для ее огня стихией, отличался не так сильно. Он не смог бы потушить ее пламя.
Аид бы смог.
Если он рассердится, то может это сделать, и, хотя она снова зажжет огонь, ей будет больно, и Гестия на миг пугается, пожалев о своей идее, но Аид не приближается к ней одним движением, чтобы схватить за руки и сжать огонек, задавив холодными пальцами. Он не злится.
Он не может.
Или может, но слабо.
Стоя напротив со своим огнем, Гестия чувствует себя глупо. Чего Зевс от нее ждал? Что она разожжет в Аиде угасшую способность что-либо чувствовать, будто это так просто, как развести костер? Или Зевс просто потерял надежду и Гестия — последний шанс? Скорее второе.
Может, он был прав.
Проверить это можно лишь одним способом.
Гестия садится рядом с Аидом, опираясь спиной на камни. Вытягивает ноги в плетеных сандалиях. Держит огонь так, чтобы тот освещал ее лицо.
— Да, я хотела тебя разозлить, — признается она. — Не получилось, но что-то ты почувствовал. Что-то... хоть что-то?
Камень холодит через легкую ткань туники. Гестия поднимает глаза к небу.
— Если честно, мне тоже немного все равно. Или совершенно все равно — кто правит и кто верховный бог. Мне не нужна та война, куда зовет тебя Зевс. Может, это не нужно и другим. Может, даже Зевсу, — у них есть причины не любить отца, но других титанов они даже не знают и другие не причиняли им вреда. Они просто были. Океан омывал берега Ойкумены, Тефида направляла движение рек, Гиперион сиял в небесах солнцем, Тейя — луной. Фемида хранила миропорядок.
Они были, и пришло время сменить их другими.
Время, подвластное Кроносу.
— Но так будет, потому что это пророчество. Потому что пророчества сбываются. Поэтому отец боялся нас. Он знал, что его постигнет судьба его собственного отца.
Не мог не знать. Гестия произносит прописные истины. Посейдон закатил бы глаза, смеясь — поэтому Гестия говорит об этом не с ним.
— Я не уверена, откуда мне стало это известно. По-моему, я знала это всегда. Или мне рассказали, но кто — понятия не имею. Прежде Кроноса был Уран. Кронос убил его: оскопил и разрубил на куски. Умирая, Уран предрек, что так же будет с Кроносом. Вот и все. Это неизбежно.
Она говорит, но сама себе не верит, она не мойра, чтобы знать точно, у нее нет провидческого дара. Может, она выдает желаемое за действительное. Или пересказывает сон. Она видела много снов во чреве отца.
— Когда я оказалась снаружи и увидела свет, то тоже поначалу испугалась. Я не знала, что такое солнце, хотя оно не резало мне глаза. Я не знала ничего. Только свое имя и это, — приподнимая ладони, Гестия показывает огонек. — И еще то, что окружающие меня мужчины и женщины — мои братья и сестры. Я не понимала, что это значит, но мне это было важно.
Зачем она это рассказывает, кому это нужно, что толку от ее воспоминаний? — но Гестии кажется, что уже одно лишь звучание голоса может что-то дать, умиротворить или разозлить. Ей нравилось засыпать под колыбельные, что пела Деметра.
— И они мне не понравились, — улыбается Гестия. — До сих пор не все нравятся. Деметра шарахается от моего огня и трясется над своими цветами, будто мне нужно их сжечь. Зевс громко смеется, флиртует с нимфами и пьет много вина. Посейдон брызгает на меня водой, чтобы промокла туника, и смотрит так, что мне хочется убежать или ударить его. Но, — она усмехается краем рта, — я их люблю. Просто потому что. Потому что это не простое пламя, — она гладит огонек кончиками пальцев, как маленького зверька. — Это пламя семейного очага.
Что это еще и жертвенный огонь, Гестия решает не говорить.
— И да, ты мне тоже не нравишься, — невозмутимо сообщает она. — Но мне кажется, ты лучше, чем Зевс и Посейдон. Ты тихий и еще ни разу не дернул меня за волосы. Им кажется, что это смешно, — Гестия вертит в пальцах прядь огненно-рыжих волос. У Деметры и Геры другие. У нее — отражают ее суть. — Но я тебя люблю. Как и их. И я правда пришла сама, хотя Зевс меня и просил. Может, ему нужен воин. Мне — нет.
Совсем не нужен, ни воин, ни война. Даже ненависть к Кроносу — не ненависть настоящая, а детская обида и непонимание, за что он поглотил ее, дочь, которая не могла стать для него угрозой ни по силе, ни по пророчеству, а если [когда] его убьют, она будет горевать, хочет того или нет.
— Хочешь, откажись. Скажи Зевсу, что не будешь драться. Он тебя не заставит. Хочешь — уйди. Просторы Ойкумены широки. Здесь есть моря, реки, горы и сады. Есть люди, они забавные. Есть животные, самые разные. Есть пустыни. В горах лежит снег. Что за смысл сидеть здесь, среди камней, когда нам принадлежит мир?
Прекрасно, Гестия. Великолепно. Сейчас он откажется воевать и уйдет, а войско Зевса лишится ценного бойца, но если пророчество — правда, то Зевс убил бы Кроноса и сам.
Нельзя заставлять силой того, кто не хочет или не может.
Просто нельзя.
Гестия скажет об этом Зевсу.
Она подносит-таки огонек ближе к Аиду, морщит лоб, и пламя меняет форму — будто в воздухе расцветают цветы. Расцветают, взрываются искрами, тают и распускаются вновь.
— Я могу показать тебе те места, которые успела увидеть сама. На берегу океана в песке лежат фигурные ракушки, а песок приятно пересыпать между пальцами. В лесах пахнет хвоей, а после дождя на небесах семью цветами цветет радуга. Ты пробовал яблоки? По-моему, это очень вкусно.
Ей ясно сказали, что Тартар отнял часть него, но Гестия пропускает это мимо ушей и отказывается верить.
Она видит что угодно, кроме неполноценности.
