вещи так и не были разобраны.
они стояли неоформленной кучей из туристических рюкзаков, пакетов и сумок в коридоре, словно специально, чтобы постоянно спотыкаться о них, расшатывая и без того ненадежную конструкцию. больше недели уже прошло. черное сукно постепенно украшалось слоем светло-серой пыли, кто-то (выбор был крайне мал) попытался нарисовать на самой большой поверхности пальцем хуй, но вышло скорее нечто похожее на стрелочку в сторону туалета. штапич не стал смахивать - татарка дорисует потом, она творческая, со второй попытки точно получится. выходило вполне иронично. хуевая инсталляция хуевых отношений - иначе и не назовешь. он пнул ее мимоходом, так же случайно как и предыдущие раз двадцать. разбирать ничего так и не стал, только добавил новые предметы, в виде своего свернутого в рулон спальника, пары ботинок и еще одного рюкзака. так оно почти в полный рост, так оно даже почти как точный размер того болота, в котором штапич и застрял по самое горло.

[indent][indent] - та-а-ат, - протянул он, проходя по длинному коридору. - тат. дома?

дома. после того, как отрядную хиппи выписали из больнички, дома она была регулярно. самочувствие: дерьмовое, настроение - еще более дерьмовое. телефон отключен, окна зашторены. рай унылой алкашки в завязке. на тумбочке бутылка "боржоми", одеяло на голове, разноцветные косички в хаосе разложены по подушке и депрессивно воют на посторонний шум. татарке такой быть не идет ну совсем ни разу: музыка не гремит на всю хату, на полу не разбросаны разноцветные тряпки, с кухни не распространяется удушливый запах травки, нет даже какого-нибудь недообоссанного тела на ковре в зале, что воняло бы похлеще бомжа и точно числилось в списке пропавших. пропащей была только татарка, никак не реагировавшая ни на психа с ключами от чужой квартиры, ни на то, что кровать уныло прогнулась под весом еще одного тела.

[indent][indent] - пщщщ-пщщщщ. заря вызывает татарку. прием. - штапич потормошил хрупкую тушку за ногу, устраиваясь поудобнее, так, чтобы лопатками упереться в стену и наконец-то длинно выдохнуть. невидимая рация точно барахлила, потому что с другого конца кровати раздались только тихие хрипы недовольства. вот так и не поговорить даже. а варианты были. например поделиться новостями о найденной семье, на которую всем уже было посрать; о мальчике, валявшемся на камне почти голышом, словно не только заплутал в лесу, но еще и в нем встретил насильника; о том, что митя шел на поправку удивительно быстро (штапич видел новости в твиттере). о кукле. о кукле тоже рассказать хотелось. не для того, чтобы выслушать поздравления (ну их нахуй), и не потому что больше тем у них не было, а потому, что до сих пор не верилось. вот если вслух сказать - может так станет реальнее. если позвонить прямо сейчас и услышать голос на другом конце - может быть тоже. штапич из списка не сделал ничего, да и рассказывать татарке о своих любовных успехах уж точно не стоило, не сейчас, пока она развалиной пряталась под одеялами и пыталась склеить себя обратно. за плотными шторами все еще продолжался бесконечный сумеречный вечер, постепенно накатывала усталость и нервное истощение. они так и просидели втроем черт его знает сколько времени: влюбленный псих, опустошение и татарка.

не осуждайте тех, кто собирает бездомных кошек
бинтует отказников, не дожидаясь врача.
мы хотим, мы пытаемся быть однозначно хорошими.

но не у всех получа-
ется.

так, как штапич собирался под вечер следующего дня, он, честно говоря, еще никогда не собирался. ну, разве что на свадьбу, да и то там больше была заслуга сердобольной матушки, которой не хотелось чтобы ее сын пред всеми родственниками (особенно алискиными) выглядел как говно. матушка вовремя отгладила брючки и рубашечку, проследила чтобы дорогой сыночек наконец расчесался, на дорожку побрызгала вместо святой водички каким-то одеколоном, который михаил видел тогда в первый и последний раз в жизни. но на этот раз стараться пришлось самому. с другой стороны и утюжить он ничего не собирался. зато одежду откопал чистую, не пришлось пользоваться даже унисекс-шкафом от хозяйки временно оккупированной квартиры. за окнами была весна, теплый ветерок обдувал давно неубранные комнаты, у штапича среди разворошенных сумок, теперь занимавших весь коридор квартиры (прощай, инсталляция) нашлись ни разу не надеванные на поиски штаны.

кукла. кукла наконец прилетела. наше радио шумело, транслируя на хату би-2, в кармане было пять косарей (похуй что последних), когда штапич шел от метро, то успел заскочить за букетом цветов. хрупкий бы точно оценил такой душевный порыв из белых роз. и алиска бы оценила, конечно. ей тоже белые цветы нравились.

адрес он знал. предупреждать о том, что собирается в гости, не собирался. наверное всему виной вот такое вот охуенное чувство страха, когда нет ничего ужасного в том, чтобы ночью гулять под кабанье хрюканье, осознавая что где-то могут и волки бродить, а сообщить о том, что девушке стоит ожидать гостей - уже перебор. да ладно. он же имел право, верно? уж поцелуй-то давал возможность завалиться хотя бы в подъезд. штапич, чего уж там, не был против даже застать куколкиных родителей дома, представиться по форме, чтобы заслужить себе плюсик в рейтинге, и когда нажимал на дверной звонок, был вполне готов тянуть лыбу.

к чему он не был готов, так это к тому, что уютный свет квартиры высветит не тонкий женский силуэт, а вполне себе мужской и определенно знакомый. жор саныч.
[indent][indent][indent][indent][indent]за
[indent][indent][indent][indent][indent][indent]е
[indent][indent][indent][indent][indent][indent][indent]би
[indent][indent][indent][indent][indent][indent][indent][indent]сь

[indent][indent] - здорово, - как-то максимально, насколько смог, нейтрально, протянул псих. - кукла где?

еще можно было спросить: "а кукла выйдет?" или "а потрахаться-то успели? чего одетые такие?" букет уныло свисал бутонами к лестничной клетке, штапич под стать им уныло облокотился спиной о стену подъезда. ну, собственно, хотел тут постоять - вот и стой, да? голос куколки прекрасно было слышно даже отсюда.

[indent][indent] - ну, что стоишь? позови ее хоть.

к чести их ахуевшего ахуенного председателя, кроме ответных приветствий говорить он не стал ничего. да и сказать им было в общем-то нечего.

вещи так и не были разобраны.
они стояли неоформленной кучей из туристических рюкзаков, пакетов и сумок в коридоре, словно специально, чтобы постоянно спотыкаться о них, расшатывая и без того ненадежную конструкцию. больше недели уже прошло. черное сукно постепенно украшалось слоем светло-серой пыли, кто-то (выбор был крайне мал) попытался нарисовать на самой большой поверхности пальцем хуй, но вышло скорее нечто похожее на стрелочку в сторону туалета. штапич не стал смахивать - татарка дорисует потом, она творческая, со второй попытки точно получится. выходило вполне иронично. хуевая инсталляция хуевых отношений - иначе и не назовешь. он пнул ее мимоходом, так же случайно как и предыдущие раз двадцать. разбирать ничего так и не стал, только добавил новые предметы, в виде своего свернутого в рулон спальника, пары ботинок и еще одного рюкзака. так оно почти в полный рост, так оно даже почти как точный размер того болота, в котором штапич и застрял по самое горло.

[indent][indent] - та-а-ат, - протянул он, проходя по длинному коридору. - тат. дома?

дома. после того, как отрядную хиппи выписали из больнички, дома она была регулярно. самочувствие: дерьмовое, настроение - еще более дерьмовое. телефон отключен, окна зашторены. рай унылой алкашки в завязке. на тумбочке бутылка "боржоми", одеяло на голове, разноцветные косички в хаосе разложены по подушке и депрессивно воют на посторонний шум. татарке такой быть не идет ну совсем ни разу: музыка не гремит на всю хату, на полу не разбросаны разноцветные тряпки, с кухни не распространяется удушливый запах травки, нет даже какого-нибудь недообоссанного тела на ковре в зале, что воняло бы похлеще бомжа и точно числилось в списке пропавших. пропащей была только татарка, никак не реагировавшая ни на психа с ключами от чужой квартиры, ни на то, что кровать уныло прогнулась под весом еще одного тела.

[indent][indent] - пщщщ-пщщщщ. заря вызывает татарку. прием. - штапич потормошил хрупкую тушку за ногу, устраиваясь поудобнее, так, чтобы лопатками упереться в стену и наконец-то длинно выдохнуть. невидимая рация точно барахлила, потому что с другого конца кровати раздались только тихие хрипы недовольства. вот так и не поговорить даже. а варианты были. например поделиться новостями о найденной семье, на которую всем уже было посрать; о мальчике, валявшемся на камне почти голышом, словно не только заплутал в лесу, но еще и в нем встретил насильника; о том, что митя шел на поправку удивительно быстро (штапич видел новости в твиттере). о кукле. о кукле тоже рассказать хотелось. не для того, чтобы выслушать поздравления (ну их нахуй), и не потому что больше тем у них не было, а потому, что до сих пор не верилось. вот если вслух сказать - может так станет реальнее. если позвонить прямо сейчас и услышать голос на другом конце - может быть тоже. штапич из списка не сделал ничего, да и рассказывать татарке о своих любовных успехах уж точно не стоило, не сейчас, пока она развалиной пряталась под одеялами и пыталась склеить себя обратно. за плотными шторами все еще продолжался бесконечный сумеречный вечер, постепенно накатывала усталость и нервное истощение. они так и просидели втроем черт его знает сколько времени: влюбленный псих, опустошение и татарка.

не осуждайте тех, кто собирает бездомных кошек
бинтует отказников, не дожидаясь врача.
мы хотим, мы пытаемся быть однозначно хорошими.

но не у всех получа-
ется.

так, как штапич собирался под вечер следующего дня, он, честно говоря, еще никогда не собирался. ну, разве что на свадьбу, да и то там больше была заслуга сердобольной матушки, которой не хотелось чтобы ее сын пред всеми родственниками (особенно алискиными) выглядел как говно. матушка вовремя отгладила брючки и рубашечку, проследила чтобы дорогой сыночек наконец расчесался, на дорожку побрызгала вместо святой водички каким-то одеколоном, который михаил видел тогда в первый и последний раз в жизни. но на этот раз стараться пришлось самому. с другой стороны и утюжить он ничего не собирался. зато одежду откопал чистую, не пришлось пользоваться даже унисекс-шкафом от хозяйки временно оккупированной квартиры. за окнами была весна, теплый ветерок обдувал давно неубранные комнаты, у штапича среди разворошенных сумок, теперь занимавших весь коридор квартиры (прощай, инсталляция) нашлись ни разу не надеванные на поиски штаны.

кукла. кукла наконец прилетела. наше радио шумело, транслируя на хату би-2, в кармане было пять косарей (похуй что последних), когда штапич шел от метро, то успел заскочить за букетом цветов. хрупкий бы точно оценил такой душевный порыв из белых роз. и алиска бы оценила, конечно. ей тоже белые цветы нравились.

адрес он знал. предупреждать о том, что собирается в гости, не собирался. наверное всему виной вот такое вот охуенное чувство страха, когда нет ничего ужасного в том, чтобы ночью гулять под кабанье хрюканье, осознавая что где-то могут и волки бродить, а сообщить о том, что девушке стоит ожидать гостей - уже перебор. да ладно. он же имел право, верно? уж поцелуй-то давал возможность завалиться хотя бы в подъезд. штапич, чего уж там, не был против даже застать куколкиных родителей дома, представиться по форме, чтобы заслужить себе плюсик в рейтинге, и когда нажимал на дверной звонок, был вполне готов тянуть лыбу.

к чему он не был готов, так это к тому, что уютный свет квартиры высветит не тонкий женский силуэт, а вполне себе мужской и определенно знакомый. жор саныч.
[indent][indent][indent][indent][indent]за
[indent][indent][indent][indent][indent][indent]е
[indent][indent][indent][indent][indent][indent][indent]би
[indent][indent][indent][indent][indent][indent][indent][indent]сь

[indent][indent] - здорово, - как-то максимально, насколько смог, нейтрально, протянул псих. - кукла где?

еще можно было спросить: "а кукла выйдет?" или "а потрахаться-то успели? чего одетые такие?" букет уныло свисал бутонами к лестничной клетке, штапич под стать им уныло облокотился спиной о стену подъезда. ну, собственно, хотел тут постоять - вот и стой, да? голос куколки прекрасно было слышно даже отсюда.

[indent][indent] - ну, что стоишь? позови ее хоть.

к чести их ахуевшего ахуенного председателя, кроме ответных приветствий говорить он не стал ничего. да и сказать им было в общем-то нечего.

Этот день обещал стать одним из значимых событий. Не так уж часто из рук руководителя целой страны удостаиваешься награды. Блистательный Иван Фролов прибыл сюда, дабы получить новое свидетельство своих заслуг. И событие это породило такую волну слухов и мнений, что можно было с точностью сказать: равнодушных, как и неосведомленных в стране не осталось. То тут, то там тихо обсуждались подвиги Фролова, строились предположения о том, как будет развиваться дальше курс Советского Союза на международной арене. Люди съехались со всей страны, понимая, что это шанс увидеться с ним перед долгим перерывом. Ну и, конечно, кто же упустит случай представиться лично Сталину, завести разговор, чтоб потом иметь возможность обратиться, в случае возникновения необходимости? Присутствующие предпочли одеться торжественно, ведь ситуация не просто того требовала, но и располагала блеснуть вкусом на великом сборище партийной элиты, других функционеров рангом пониже и, пес знает, кого еще. Зал был ярко освещен, но где-то рядом постоянно крутились офицеры НКВД, следя за порядком и безопасностью гостей. Не напрасно ведь резная дверь скрывает коридор, ведущий к отдельным комнатам. Сейчас даже она обрамлена золотистыми панелями, символизируя то ли лагерные врата в жизнь арестантов, то ли путь в сам Рай. Но в отличие от рая, жизнь – штука действительно непостоянная. Даже если ты уверен, что все заранее распланировал, учел возможные неудачи, по пунктам расписал свою жизнь до самой старости, то наверняка произойдет что-нибудь такое, что сомнет твой план, как пачку из-под папирос «Герцеговина Флор». И в такой момент вступает в игру умение приспосабливаться, менять планы прямо на ходу, вычеркивать неэффективные пункты и, счастливо улыбаясь неожиданностям, делать вид, что все идет так, как должно. Если же все это тебе не под силу, но без планирования ты жизни все-таки не представляешь, то будь готов, что мир потихоньку начнет тебя пугать. Просчитывание всех мелочей – это про него. Все-таки смена партийцев, пугающие исчезновения, прибытие сотрудников НКВД — набор факторов, способный сбить кучу планов и вогнать в панику о собственном будущем, а то и жизни. В Кремле, который был наполнен торжественностью, до краев, происходило нечто настолько странное, что даже приближенные к Сталину, будучи одними из самых способных и сильных функционеров, не знали, что произойдет. Вопросов было гораздо больше, чем ответов, а тем временем будто бы для каждого была угроза пропасть следующим. Что общего было в исчезавших? Разные биографии, партийные курсы, интересы и способности, семьи, анкеты и планы на будущее. Так и осталось невыясненным, почему кто-то возвращается через неделю, а кто-то уже никогда. В то же время некоторые, вернувшись, не приходили в себя больше месяца. Поговаривали, что в них замечали некоторые странности, которые ранее им были несвойственны, но всегда остается вероятность, что они всего лишь растеряв своим отсутствием. Интересно, близкие друзья заметят в них какие-то изменения? Победителей не судят, а Иван Фролов победила. Правда,сейчас его удачу можно сравнить с удачей человека, который засунул руку в кувшин с ядовитыми змеями и вытащил ужа… но все же хорошо закончилось. Или хорошо началось, потому что, то, о чем думает Сталин, это ведь только начало. Начало мирной жизни, где не станут разделять баррикады разных сторон войны и стены Лубянки… где Фролов больше не воюет. Жесткие глаза внимательно-пристально следят за оживлением присутствующих, за тем, как все проходит в норму, ему не нужно использовать датчики или молитвы, чтобы чувствовать, как сердцебиение, дыхание, все едва не останавливается. Это ведь ему даже при появлении новых лиц ему просто нет никакой необходимости представляться, его знают всегда и все. Его имя одно из тех в списке вип, которое стоит в самом его начале, даже если самого этого списка попросту не существует. Потому первым инстинктом было вспылить, отчитать Ивана за неоправданные риски, заставить пообещать никогда более не озвучивать подобное. До действия, впрочем, не доходит. Сталин думает, что уже взял контроль над происходящим в свои руки, но это очевидно лишь ещё сильнее подстёгивает в Иване желание начать свою собственную игру. Только одно дело слушать рассказы об аресте за неосторожное слово, как чём-то далеком и едва реальном, совсем другое уже столкнуться лицом к лицу, пережить лично. Сталин перед прикреплением награды всматривается в лицо офицера своим вечно пристальным взглядом, как будто, способен рассмотреть нечто, недоступное обычному человеческому глазу. Для всех ли своих подчиненных он рисковал собственной жизнью? Да, он помнил его достаточно храбрым и самоотверженным, но в разумных пределах. Фролов, о котором Сталин был осведомлен, понимал бы, что живым он спас бы куда больше людей, принес бы бульшую пользу, чем если бы умер ради кого-то одного. И всё же, мужчина пошел на этот рискованный шаг.
Так точно, товарищ Сталин! Красная Армия готова выполнить любой ваш приказ! Она с радостью уничтожит всех врагов трудового народа.
Значило ли это что-то? Хороший вопрос, ведь почти каждая церемония награждения сопряжена с риском, и с политическим в том числе, например, когда награждаемый произносит слова, которые нужно изгнать из головы слушающих, изгнать любые сомнения в их истинном смысле и заодно самому не попасть под действие сомнений. Ответ Фролова Сталину предполагает риск, если награждение пойдет не так, то может вспылить Сталин, и последствия тоже не всегда легкие. Деловой какой! Только посмотрите на него… Обычно Сталин тоже не прочь побыть в центре внимания, но сегодня его преследовало чувство досады. Ответ Фролова смог показать его с определенной стороны, поэтому не стоило и стараться переспрашивать. Но вот на сталинском лице улыбка, а озвученная фраза действительно не звучит столь уж пугающе. Что не отменяет всех возможных вариантов, из которых Ивану просто повезет отделаться малым. -Что ж, раз так, то не будем дальше считать себя непутевыми и доверчивыми. Поскольку Вы признаете, что Красная Армия с радостью уничтожит всех врагов трудового народа, но сама состоит из какого-то иного народа, хорошо бы нам разрушить иллюзии присутствующих здесь товарищей. Мы награждаем Вас впервые и многого можем не знать. Так что представления советских людей о Красной Армии не то что бы будут совсем неверны. — обозначил Сталин, не убирая руки. Просто военные редко доживают до глубокой старости — их профессия этого не предусматривает. Трудовой народ не хочет умирать так же, но разве же трусость, при всех ее недостатках, неплохо защищает от смерти? Тем более, солдаты обычно на полях сражений, а мирные, нормально не кушая, трудятся в городах, следовательно, мы видим их чаще. И я надеюсь, Вы не очень сердитесь на нас за ложные суждения о военных в сравнении с Вашими, Иван Денисович? — Сталин дразнит откровенно, его лукавая усатая улыбка обнажает ряд не слишком-то белых зубов и ярче зажигает искры в глазах. С интересом он рассматривает и самого офицера, когда тот выходит вперёд, но дает понять, что не время выбирать место, будто устраиваешься среди подушек расслабленно и комфортно, словно бы всю жизнь привык отдыхать именно так на европейских мягких диванах. Надо отдать ему должное: в роль автора героического поступка Иван вживается практически так же органично и легко, как Иосиф Виссарионович — в свою и это еще больше подстегивает интерес к происходящему.

Устроившись в кресле, Джерри взял из ниши впереди стоящего кресла глянцевый журнал и начал его листать, разглядывая картинки. Подошли соседи. У иллюминатора села крупная, не очень хорошо сохранившаяся дама лет пятидесяти, а слева дама очень приятной наружности, неопределенного возраста, примерно, от тридцати до тридцати пяти лет, на лице которой читались, одновременно, уверенность в себе и какая-то загадочность.
«Придется потерпеть, Дженнифер. Я в самолете, но когда я окажусь в отеле название которого жду от тебя, ты сможешь как следует насладиться чаем в термосе. Обещаю.» – писал Джерри, делая при этом вид, что полностью погружен в рассматривание картинок. Знала бы она, какую ломку пришлось ему испытывать долгие часы после того, как «очистительный ритуал» покупки билетов сработал. Пахло же неладным, воняло откровенно. И если  это так, то Джерри сильно надеялся, что нет и считал, что сдаваться было рано. Дженнифер все еще сидит где-то одна. Необходимо было ее отыскать, и чем быстрее, тем лучше... А ведь задумка отчаяния была реализована на все сто процентов. Это вечное, идущее по твоим следам, постоянное ощущение, что с этим испытанием не совладать. На тебя накатывает грусть, апатия, которой, кажется, нет конца. В таком эмоциональном состоянии невозможно работать над выходом, радоваться прошлой жизни и поступкам в ней, да уж чего греха таить – стремиться выживать, порой, не хочется. Ты чувствуешь, как отчаяние липкими пальцами сжимает сначала твое сердце, а потом проникает в мозг, нашептывая, что выхода нет… полно бежать… Отдайся этой пустоте, оставь эти глупые затеи найти отсюда выход.
Но все пассажиры расселись, самолет взлетел, набрал высоту. Дама приятной наружности достала из сумочки книгу небольшого формата и начала читать. Соседка, с другой стороны, закрыла глаза и, кажется, уснула. Такер покосил свой взгляд на развернутую книгу приятной дамы, прочитал несколько строк и улыбнулся. Это был сборник статей о нем.
Вот и повод для знакомства нашелся, – решил он.
– Простите, – обратился он к приятной соседке. Как Вам книга?
Дама посмотрела не него долгим оценивающим взглядом, размышляя, достоин ли он, вообще, ответа. В ее взгляде Такер тоже почувствовал решимость и какой-то внутренний стержень. Это был тот взгляд, которым, по всей видимости, уже неоднократно отшивали назойливых мужчин, и чтобы не стать его очередной жертвой он извиняющимся голосом сказал: Просто, она обо мне. Если Вам понравилось буду рад, если нет – готов выслушать неприятные отзывы - взгляд дамы стал недоверчивым, она открыла книгу на первой странице, где был анонс и фотография автора, сравнила ее с оригиналом и улыбнулась.
– Меня зовут Анна, – сказала она, не протягивая соседу руки.
– Меня Джерри, – ответил ей экс-чемпион. После знакомства, между ними завязалась приятная беседа. Она спрашивала о написанном, что автором про него выдумано, а что реально произошло в жизни, чьи мысли на страницах книги были изложены – его или других людей. Такер старался быть искренним, но в то же время, периодически, изящно уходил от ответов, что-то недоговаривая с многозначительным видом. Иногда, ему казалось понятным, что хочет услышать от него  Анна и он подстраивал свой ответ под ее, как ему казалось, ожидания, хотя сам был с этим не согласен. Еще садясь в самолет, Такер считал себя цельной личностью, умеющей прямо смотреть в глаза собеседнику и честно отвечать на неудобные вопросы.  И даже под чарами красивой женщины его целостность не распалась на отдельные части, которые были склонны к подыгрыванию и вранью. Такер не играл и не заигрывал одновременно, рассчитывая чуть позже перейти к темам, предшествующим знакомству двух недавно познакомившихся собеседников. При подлете к  Арвидсьяуру стало немного болтать. Все пристегнулись. На лице Такера появилось недовольство и он с досадой сказала что обычно летает бизнес классом, но в этот раз поездка была незапланированная и пришлось брать эконом класс. Поинтересовался, почему Анна летит не в бизнес салоне. Соседка могла сказать правду, что «бизнесом» она не летает, ввиду экономии средств, но ее распавшейся на части личности захотелось выглядеть в глазах Такера ровней и она солгала, назвав ту же причину, что и он.
Болтанка закончилась и через некоторое время соседка поинтересовалась:
– А чем Вы еще занимаетесь, кроме спорта?
–  Я знаю много о бойцах в стиле смешанных единоборств и последствиях встречи с подобными, – ответил Джерри.
– Понятно, - сказала Анна и о чем-то задумалась. Такер тоже задумался, потому что он не погружался во вранье. Это был не тот случай, когда одна ложь тянет за собой другую. Его дело действительно, позволяло ему безбедно существовать, до такой степени, чтобы летать бизнес-классом. Он не стал сам себе противен, но его пыл поугас, обратной дороги Такер уже не видел, и, далее, разговор продолжал по инерции. У него всё ещё  были более важные дела, чем предаваться  объяснениям и оправданиям. Да и вверху тускло вспыхивали невидимые ранее, будто магические символы и текст на знакомом языке.

тут было

Зима в этом году удивительно ранняя и снежная. Ещё с начале ноября на улицах лежит снег, термометр за окном показывает мороз, а вьюги и метели разыгрываются едва ли не каждый день. Тиха и безлюдна декабрьская Москва 1942 года — боеспособное население бьёт фашистов на фронтах, все, кто может работать, включая подростков, трудятся в поте лица на заводах и фабриках, только совсем маленькие дети, глубокие старики, да инвалиды иногда попадаются на улицах.
Быстро сбегая со школьного крыльца и на ходу застёгивая пальто, Света внимательно оглядывается по сторонам. Конечно, охранник, приставленный отцом, стоит в нескольких метрах, почти слившись с фасадом школы и ждёт, пока она спустился с крыльца! Ну, вот за что к ней так несправедлива жизнь? Ни шагу нельзя ступить без пригляда внимательных глаз, всё, якобы, в целях её безопасности! Да даже за Васей, кажется,  отцовская охрана так не приглядывала в его школьные годы! Впрочем, Васе вообще всегда давалось почему - то куда больше свободы — отец на него за одежду ни разу  не повысил голоса ругался только за безобразное поведение, скверные оценки или шалости. А Свете и сейчас раз в месяц уж точно отец устраивает самый настоящий досмотр касательно длины платьев, и ужасно ругается, если одежда кажется ему слишком короткой. А ей, Свете, ведь уже 16 лет, учится в предпоследнем классе, не малое дитя, в принципе. Но что длина платьев, с этим чудачеством папы ещё можно смириться, а вот охранник, следующий всегда по пятам, всё чаще доставляет Свете ощутимые неудобства. Вот сегодня, например, они с Люсей, приехавшим  с фронта буквально на пару дней за новым назначением, договорились встретиться у него в квартире и провести пару романтических часов вдвоём. Только охранник, чтоб его, разве даст Свете отклониться от привычного маршрута "школа — дом"? Да если грозный страж только увидит, Светлана спешит не домой, тут же последует звонок папе, а после строжайшая выволочка. И хорошо если охранник не подхватит Свету за шкирку прямо сразу после отклонения от привычного пути, и не поволочёт домой за шиворот, как котёнка! Впрочем, при и от отцовского охранника можно удрать.  Не зря же Вася когда — то делился с ней секретами, как обвести вокруг пальца  папину охрану. Да и сама Свете от пристального пригляда охраны убегать уже не впервой, схема уже опробована проверена. Так что никакой топающий сзади охранник не испортит им с Люсей свидания, она, Света, уж точно подобного не допустит.
Охранник, стоило Светлане сойти с крыльца и двинуться к выходу с территории школы, быстро отлепляется от школьного фасада, и идёт в нескольких метрах позади. Каблучки сапогов девушки стучат по мостовой улицы Горького. Ну, вот теперь можно и пытаться сбежать от охраны, на широкой улице проще укрыться. О, счастье, охранник как раз останавливается и шарит по карманам шинели в поисках папирос и спичек! Ну, что ж, лучше момента для побега и не сыскать. Охранник прикрывает лицо рукой и чуть отворачивается от ветра, закуривая. А Света тут же юркает в узкий переулок и забегает за кирпичный фасад какого — то дома. Ну вот, побег считай удался, охранник совсем новый, первым делом, обнаружив, что подопечная исчезла, побежит искать её по улице Горького, переулок разве что быстро окинет взглядом для порядка. Света же выждет минут 15 — 20, перебежит по улице Горького до соседнего переулка, а там знакомыми дворами до дома, где живёт Люся, буквально два шага. И всё, впереди целых два часа упоительного свидания с любимым, горячих объятий, обжигающих поцелуев, волнующей близости!
Как и предполагала Света, охранник на максимальной скорости убегает вперёд по улице Горького, попутно громко окликая свою подопечную по имени.  А сама девушка по истечении 15 минут осторожно выглядывает из — за фасада дома, за которым укрывается и, убедившись, что охранник не несётся обратно, быстро выбегает обратно на улицу Горького и спешит по ней. Вся уйдя в радостные мысли и предвкушение свидания, Света даже немного выпадет из реальности.  И спохватывается лишь когда дорогу прямо — таки перегораживает один из правительственных автомобилей, а из автомобильного окошка показывается родное лицо отца. От неожиданности Света сдавленно охает и слегка пятится назад, тихо шепча:
— Папа? Ты здесь откуда, что — то случилось?

в лс

личка

СЕКТОР САС НА БАРАБАНЕ! Буква?
В смысле, спасибо, что плаваете поездами Аэрофлота и заглянули под этот спойлер. Напишите в ЛС мне или Герде, покажем нашу игру.

в 18:30 на телеканале тнт

ты че думала, в сказку попала??? (залетай в лс, но только не бей)

-

Его растят в порядке. Всю жизнь приучают к тому, насколько этот порядок необходим и важен. И Хиссрад не просто принимает этот факт как данность — он формируется весь как личность исходя из этой данности, исходя из Кун. Без Кун от Хиссрада едва ли многое останется. Он понимает это за десять лет на Сегероне, среди тал-васготов, среди смертей и бунта тех, кто не желает принимать порядок в свои умы и в свои жизни. Он остро ощущает это за годы бытия Железным Быком, наемником, пьющим и веселящимся вместе со своими товарищами. Кун — воля и порядок — остаются где-то очень глубоко внутри. Так глубоко, что хаос окружающего мира начинает давить с нестерпимой силой день ото дня.

К какому-то моменту его жизни хаоса, беспорядка становится слишком много. Примерно тогда, когда в привычный уклад жизни мягкой поступью входит инквизитор. Вестник Андрасте, спаситель, герой, самозванец, обманщик, убийца — с разных сторон в Тревельяна летят разные обвинения. И он будто соглашается со всеми ими, разрешая окружающему миру вокруг приходить в движение. Пользуясь этим движением. Говорят, в сердце бури спокойно. Но Железный Бык уверен в обратном каждый раз, когда видит инквизитора.

Он находит в себе смелость признать, что боится его. Тем первобытным страхом, которым боятся ядовитых змей — этот страх переходит от предков из древних эпох, как память поколения о долгой и мучительной смерти от яда, разрушающего все нутро, опаляющего агонией непременной кончины. И, если бы не долг, Бык бы предпочел держаться подальше. Но подальше не получается — кунари держится так близко, как это возможно. Честно признается, что шпион. Предлагает всё и сразу. Ест и пьет за одним столом. Чувствует, как страх трансформируется во что-то такое, от чего внутренний порядок окончательно трещит по швам.

Но долг все еще есть — Бен-Хазрат не сводит глаз с Инквизиции. Ищет выгоду от басов ровно так же, как и от всего, от чего только эту выгоду можно получить. Предлагает — предложения Бен-Хазрат почти ультимативны, если подумать — сотрудничество на определенных условиях. Просит "предоплату" услугой, которая кажется совсем простой. И важной и для Инквизиции. В конце концов, уничтожить ставку венатори, прервать поставки красного лириума важно и для басов, а не только для кунари.

План выглядит... Нормально. Не идеально — под проливным дождем ничего вообще не может выглядеть идеально, если честно, всё сразу опускается где-то до уровня "терпимо, могло быть лучше". Гатт выдает всё, что знает — по ощущениям, почти ничего. Но Бык принимает и это, выслушивает, едва-едва способный отделаться от гложущей где-то в затылке тревоги. Слишком много рисков, слишком много неизвестных, слишком... Слишком ощутимое присутствие Бен-Хазрат в его жизни спустя столько лет писем.

Гатт называет его Хиссрад. Поясняет — лжец. И это почти что злит. Бык ловит себя на этой иррациональной злости, давит ее, заталкивает поглубже. Туда же, где засела тревога. Туда же, где неясно ворочается сомнение в плане Бен-Хазрат. В Кун нет места подобным сомнениям и от этого только хуже. Он инструктирует Крэма. Обещает выпивку, как все закончится — после жмется подальше, чтобы не заразить в этом некончающемся ливне остальных своими сомнениями.

— У Бен-Хазрат длинная рука, босс. Но даже длинной руке не дотянутся до всюду. Это лучший план, что у нас есть. К сожалению, — Бык приваливается к стволу дерева рядом с Максом, скрещивает руки на груди. — Именно поэтому лучший вариант для Инквизиции и для Бен-Хазрат это объединение шпионских сетей, сам знаешь, — спорить с чужим недоверием, с чужим презрением бесполезно. Оно и так опасно резонирует с его собственными сомнениями, поднимает в голове тяжелые мысли. — У нас есть шанс. И мы не должны его просрать, — звучит почти что уверенно. Почти что. Если не думать о возможных рисках.

Под пристальным, словно проникающим в самую душу, взглядом отца ужасно неуютно, кажется, что родитель запросто читает и все мысли, которые роятся в юной головке Светы, и видит всю душу насквозь. Поверил папа в то, что Светлана сбежала от охранника лишь прогуляться в одиночестве или всё - же догадался, что его маленькая любимица Сетатка вот сейчас лжёт и пытается заговорить ему зубы? Ох, только бы поверил, только бы не понял и не поймал Свету на откровенной и беззастенчивой лжи! Жалко в случае, если ложь вскроется, будет больше даже не себя, а Люсю, которому точно прилетит такая кара, что хуже и не придумаешь.
Ну вот, попытка вранья с треском провалена, отец сразу же предупреждает об этом, и голос его звучит зло, с раздражением и гневом. Щёки Светланы тут же окрашивает пунцовый румянец смущения - всё - таки отец слишком мудр и хорошо знает её, так с лёгкостью, будто играючи вычислил ложь! Впрочем, ту же девушка делает глубокий вдох, затем  выдох, старательно нацепляет на лицо спокойное и невозмутимое выражение Даже голос, кажется, звучит уверенно, и почти не дрожит, что очень радует.
- Ты же тоже был молодым, беззаботным, почему же мне отказано в праве на крошечный глоток свободы? И я ни на секунду не теряла разума и не собираюсь отказывается хотя бы от возможности мечтать о любви, о том, что я тоже кому - то понравлюсь, что кто - то будет говорить мне нежные слова, увидит во мне не просто твою дочь, а самую обычную девушку.   
Ага, отец припоминает уже и Васю с его постоянными выходками и хулиганскими демаршами, вкупе с отвратительными оценками в дневнике, в школьные годы. Ну да, вот только сравнивать его и Свету - ну, всё равно что сравнить землю и небом, разница будет примерно такая же. По крайней мере, Света действительно любит учиться, уважает и ценит учителей, не устаивая вредных пакостей против них, да и в школу отца по поводу её поведения или успеваемости не вызывали ни разу. Уж здесь Света просто не может не заступиться за себя и не дать понять, что не согласна с таким сравнением.
- А разве я когда - то хулиганила, изводила учителей, получала двойки, не слушалась тебя, как Вася?  Мне лестно сравнение с ним, хотя бы потому, что я  очень люблю и ценю брата, но мы абсолютно разные люди и совершенно не похожи между собой.
Так, и  правда, стоит успокоиться! Вдох - выдох, мысленный счёт от 1 до 10, попытка заставить себя подумать о чём - нибудь хорошем и приятном. А отец уже снова продолжает свой монолог, на сей раз уже даже практически задав прямой вопрос об имени предмета мечтаний Светы. Ну уж нет, Люсю она не выдаст даже под пытками, лучше всё - таки придерживаться изначальной версии и не отступать от неё.
- Я уже абсолютно спокойна, прости за вспышку эмоций. Мои мечты зовут очень просто - свобода, независимость, и любовь, других имён у них нет и никогда не было.
Что ж, попытка снова хотя бы немного убедить отца в правдивости своих слов. Может быть, это и смешно, и глупо, но не подставлять же и в самом деле под удар Люсю, указывая на него?  Тем более отец и так уже открытым текстом сообщает, что, вообще - то, в курсе имени объекта её мечтаний. Хотя нет, это скорее бросок пробного мячика с его стороны, при полной уверенности в том, кто же является возлюбленным Светы, несчастного моментально арестовали бы сотрудники НКВД, а так Люсю пока никто не трогает.
- Не понимаю, о чём ты. Аа, может быть, об Алексее Яковлевиче Каплере? Я знаю, что  он сейчас в Москве, и очень занят, да и интересных выставок или кинопремьер, на которые мы могли бы сходить, давно уже нет, но при чём здесь мой добрый друг? Да, мы с Алексеем Яковлевичем очень подружились, нам интересно общаться друг с другом, он умный, начитанный и удивительно образованный человек, и мне лестно, что она называет меня своим другом.
Как же сложно официально говорить о Люсе, называя его по имени - отчеству! Но главное притупить бдительность отца, иначе точно быть беде. Правда, отец, кажется, не особо и поверил, но лучше уж такая попытка полулжи, чем правда, которую нельзя рассказывать никому на свете, даже верной и любимой подружке Марфе. На очередной словесный камушек явно в адрес Каплера Света лишь пожимает плечами:
- Папа, мне всегда интересно разговаривать с тобой, но сейчас я правда не понимаю тебя. Глупая мечта погулять в одиночестве не должна была даже прийти мне в голову, это я уже поняла и усвоила. Больше я ни в чём не виновата и не нарушала никаких твоих просьб или запретов.
Вот отец уже движется и к стоящей чуть в стороне машине, осторожно увлекая за собой и Свету. Да, вот и всё, сегодня точно можно даже и не мечтать добраться к Люсе! Интересно, завтра отец также проследит за ней, или всё - таки удастся снова обвести вокруг пальца охранника?
- Да, папа, поедем домой? Я замёрзла и с радостью бы пообедала, да и уроки на завтра сами себя не сделают.